Если бы только ему удалось связаться с этим жалким негодяем Конвеем.

Удовлетворенный тем, что никто не побывал в морозильнике и не потревожил его содержимое, Хансен застегнул «молнию» на погребальном мешке, запер за собой морозильник, сел в свой «Кадиллак» и поехал домой. От вида висящих говяжьих туш у него разыгрался аппетит, и поэтому он позвонил по сотовому телефону домой и сказал Донне, чтобы она отложила все, что намеревалась подать на обед, так как сегодня вечером они будут жарить бифштексы на гриле.

Гэйл, невестка Арлены, жила на втором этаже старой двухэтажной квартиры на Колвин-авеню к северу от парка. Гэйл была разведена и работала на две ставки в Медицинском центре.

Арлена объяснила, что Гэйл ночует в больнице и не вернется домой до завтрашнего вечера.Отлично, – подумал Курц, когда Арлена открыла дверь и проводила его и Пруно вверх по боковой лестнице. Наверху Курц посмотрел на собранное им стадо беженцев: на Фрирса, который нежно обнял Пруно, как будто не заметил, что от старого наркомана воняет, словно из писсуара, на Арлену, в кармане которой лежал 45-дюймовый пистолет. За все те годы, на протяжении которых он, будучи частным детективом, использовал Пруно в качестве осведомителя, Арлена ни разу не встречалась со старым пьяницей, и теперь эти двое сразу вступили в оживленную беседу. Курц, всю свою жизнь бывший одиночкой, начал ощущать себя Ноем и подумал, что если вся эта дурацкая затея с беженцами будет продолжаться, то ему, пожалуй, потребуется ковчег побольше и понадежнее.

Все четверо сидели в крошечной гостиной. Из кухни доносился аппетитный запах еды. Арлена время от времени вставала и выходила, чтобы взглянуть, на какой стадии пребывает процесс приготовления пищи, и на те минуты, когда она отсутствовала, беседа как бы сама собой затихала до ее возвращения.

– Что же дальше, мистер Курц? – спросил Джон Веллингтон Фрирс, когда все снова собрались вместе, словно счастливое семейство бурундуков.

Курц скинул с плеч пальто – в маленькой квартирке было жарко – и рассказал все, что мог, о Джеймсе Б. Хансене, являющемся сейчас начальником отдела по расследованию убийств капитаном Робертом Миллуортом.

– Этот дантист… Конвей… сознался вам в этом? – осведомился Пруно.

– Не слишком подробно, – ответил Курц. – Но, скажем так, мне удалось получить у него подтверждение.

– Я предположил бы, что жизнь этого доктора Конвея в данный момент мало чего стоит, – сказал Фрирс.

Курц вынужден был согласиться с ним.

– Так каким же образом, по вашему мнению, этому Миллуорту… Хансену… удалось обнаружить связь между мистером Фрирсом и вами, Джо? – спросила Арлена.

– Мы не уверены, что он ее обнаружил.

– Но было бы опасно считать по-другому, – заметил Фрирс.

– Просто безумие, – вмешался Пруно, – строить свою политику, основываясь на предположениях о намерениях врага… Нужно оценивать его возможности и готовиться соответственно.

– Что ж, – ответила на это Арлена, – капитан из отдела убийств способен бросить на поиски мистера Фрирса и всех нас чуть ли не все силы полицейского управления.

Курц покачал головой:

– Он не может этого сделать, не разрушив своей легенды. Мы должны помнить о том, что этот Хансен не настоящий полицейский.

– Да, – ровным голосом произнес Фрирс, – он серийный насильник и убийца детей.

После этого беседа на некоторое время прервалась. В конце концов молчание нарушила Арлена:

– Скажите, Джо, сможет ли он отыскать нас здесь?

– Сомневаюсь. Если только Майерс не сел вам на хвост.

– Нет, – сказала Арлена. – Я удостоверилась в том, что за нами не было «хвоста». Но они что-нибудь заподозрят, когда мы с мистером Фрирсом завтра не выйдем из дому.

– Или когда сегодня вечером в доме не загорится свет, – добавил Пруно. Снаружи темнело.

– Я оставила в гостиной лампы на таймере, которым пользуюсь, когда уезжаю в отпуск, – успокоила его Арлена. – Они зажгутся с минуты на минуту и выключатся в одиннадцать.

При этих словах Курц, внезапно почувствовавший себя измученным, вскинул голову.

– Когда это вы уезжали в отпуск?

Арлена ответила ему суровым взглядом. Курц воспринял его как сигнал, что ему пора покинуть теплую компанию.

– Я должен вернуть автомобиль, – сказал он, поднялся и принялся надевать пальто.

– Только после того, как вы поедите, – возразила Арлена.

– Я не голоден.

– Не голодны? Скажите-ка, Джо, когда вы ели в последний раз? У вас был ленч?

Курц задумался. Его последней едой был сладкий рулет, который он съел, запивая кофе, в забегаловке на автостраде во время полуночной поездки обратно из Кливленда. Он не ел всю среду и не спал с ночи вторника.

– Нам всем необходимо хорошо поесть, – заявила Арлена тоном, не допускающим никаких возражений. – Я сварила много спагетти, есть свежий хлеб и ростбиф. У всех вас есть еще минут двадцать, чтобы умыться.

– Мне, пожалуй, потребуется все это время, – сказал Пруно. Курц было рассмеялся, но старик смерил его взглядом, взял свой саквояж и с достоинством удалился в ванную.

Семья Роберта Гэйнса Миллуорта – его жена Донна и четырнадцатилетний пасынок Джейсон – каждый вечер собирались за семейным обедом, так как Джеймс Хансен знал, что такие обеды очень важны для нормальной семейной жизни. Этим вечером у них на обед были бифштексы с салатом и рисом. Донна выпила немного вина. Хансен не употреблял спиртного, но позволял своим женам иногда выпивать по капельке.

Во время обеда Донна болтала о своей работе в библиотеке. Джейсон болтал о баскетболе и хоккее. Хансен слушал их и думал о своем следующем ходе в довольно интересной шахматной партии, в которой ему пришлось принять участие. Как-то раз Хансен поймал себя на том, что обводит взглядом столовую – картины, отблеск стекол книжных шкафов из соседней комнаты, дорогая мебель, дельфтский фарфор. Досадно, очень досадно, что все это скоро погибнет в огне. Но Джеймс Б. Хансен никогда не позволял себе ставить на одну доску материальное имущество с куда более важными духовными ценностями.

После обеда он намеревался спуститься в свой кабинет, взяв с собой сотовый телефон на тот случай, если позвонит Брубэйкер или Майерс, и точно решить, что необходимо будет сделать завтра и в несколько следующих дней.

Курцу этот обед показался странным – много спагетти и ростбифа, и соуса, и мягкого хлеба, и хорошего салата, и кофе – но все равно обед был странным. С тех пор как он в последний раз ел домашний обед вместе с другими людьми, прошло немало времени. Сколько? Двенадцать лет. Двенадцать лет и один месяц. Он обедал вместе с Сэм у нее дома; в тот вечер они тоже ели спагетти, и с ними был ребенок, младенец на высоком стульчике… Нет, не на обычном высоком детском стульчике, там же не было столика – как же Сэм называла его? – трон юной леди. Маленькая Рэйчел, сидевшая на троне для юной леди, непрерывно болтавшая, тянувшая ручонки, чтобы дернуть Курца за салфетку, которую он заправил за воротник, болтавшая даже в то время, когда Сэм рассказывала ему об интересном деле, которое она расследовала: пропажа подростка, похожая и на бегство, и на похищение, и бросающаяся в глаза связь случившегося с торговцами наркотиками.